Калининградские адвокаты и юристы о деле журналиста Ивана Голунова и о том, почему уголовные дела по «антинаркотическим» статьям так легко фальсифицировать.

Имя журналиста Ивана Голунова за последние четыре дня стало известно даже тем, кто никогда не читал его расследований в интернет-издании «Медуза», хотя они, безусловно, этого заслуживают. 7 июня стало известно, что Голунов задержан московскими полицейскими по подозрению в сбыте наркотиков. Журналиста подозревают в покушении на незаконный сбыт наркотических средств (ч. 3 ст. 30 и п. «г» ч. 4 ст. 228.1 УК РФ). При обвинительном приговоре Голунову может грозить от 10 до 20 лет лишения свободы.

В качестве меры пресечения журналисту в итоге был выбран домашний арест. Никакой оперативной информации по делу Голунова не было обнародовано, а нестыковки в официальной позиции МВД позволяют сделать предположение, что дело против журналиста было сфабриковано и что сам он не виновен в покушении на сбыт наркотиков, а, напротив, его преследуют в связи с профессиональной, журналистской деятельностью.

Этой позиции придерживаются авторитетные деловые медиа: «Ведомости», «РБК», «Коммерсант» вышли с одинаковыми обложками в поддержку Ивана Голунова. Начиная с 7 июня в Москве и других городах проходят пикеты с требованием освободить журналиста. Даже федеральные каналы не смогли не включить в свою повестку этот сюжет.

На наш взгляд, преследование Ивана Голунова — это гораздо больше, чем просто преследование журналиста в связи с его профессиональной деятельностью. Разными формами давления на прессу журналистов можно возмутить, удивить — уже нельзя. Это сюжет о том, что в подобной ситуации — очевидно, несправедливого обвинения — может оказаться любой гражданин нашей страны. Но далеко не у каждого за плечами окажется ресурс в виде общественного мнения. Тем острее встает вопрос о том, что можно противопоставить этой незащищенности.

В 2018–2019 гг. в суды Калининградской области поступило 98 уголовных дел по статье 228.1 Уголовного кодекса РФ. По другой, часто встречающейся «антинаркотической» статье 228 (приобретение, хранение, изготовление, перевозка и переработка наркотических средств) количество уголовных дел гораздо больше — 556 за тот же период времени. RUGRAD.EU поговорил с калининградскими юристами и адвокатами и выяснил, почему уголовные дела по «антинаркотическим» так легко поддаются фальсификации.

Олег Полленский, адвокат, управляющий партнер адвокатского бюро «Союз адвокатов»

У меня дела по антинаркотическим статьям были, но крайне мало. На мой взгляд, это самая фальсифицируемая статья, какая только может быть. Человеку проще всего подкинуть две вещи: наркотики и патроны. Видимо, в основном этим всегда и пользуются, если надо за что-то «закрыть». Конечно, чтобы осудить человека, нужны доказательства. Но, чтобы арестовать на время и оказывать давление, как показывает практика, особо ничего и не нужно.

К сожалению, понятых найти несложно. Сотрудники полиции очень часто приводят «своих» понятых, чтобы не искать соседей. Зачастую привлекают каких-нибудь студентов. Если против человека заведомо готовится какая-то провокация, то, сами понимаете, что готовят всё, в том числе и понятых.

Что делать, если человек попал в такую ситуацию и считает себя невиновным? Каждое такое дело — это вопрос индивидуальный. Всё зависит от того, что изъяли, при каких обстоятельствах, какие факты имеются. Защищаться надо. Думаю, что универсальной модели защиты тут нет. Но, как правило, если человека ловят с наркотиками (даже как в этой ситуации с журналистом), всё равно нужно смотреть какие-то оперативные материалы. Просто так такое количество наркотиков не может образоваться. Если это было на самом деле, то это должен был быть не первый раз: должны быть какие-то оперативные материалы, что он где-то продавал, что на него кто-то показывал, что у него, например, на одежде или на руках под ногтями нашлись какие-то остаточные следы наркотиков. Что есть какие-то основания подозревать, что он с этим связан: был наркоманом, потом бросил и через два года попался. Если ничего такого не было, тебя знают десятки-сотни людей и говорят, что ты с наркотиками никогда никаких дел не имел. И вдруг у тебя находят дома наркотики (в больших или в небольших количествах — неважно), то встает вопрос: зачем они тебе нужны, если ты их не касался никогда?

Я думаю, что если человека отправляют по такой статье под домашний арест, то с доказательствами неважно. По такому делу, как произошло с этим журналистом, на мой взгляд, общественное мнение внесло свою лепту. Обстоятельства обнаружения этих наркотиков многие ставят под сомнение и плюс еще общественный резонанс… Всё это, может быть, сыграло на выбор домашнего ареста. Думаю, обычного человека в этом случае ничего бы не спасло.

Оксана Миркина, адвокат

Абсолютно верно, что статья 228.1 — одна из самых легко фальсифицируемых. Потому что достаточно изъятия наркотического средства. И очень сложно, фактически невозможно будет доказать, что данное наркотическое средство тебе не принадлежит. Показания понятых и свидетелей? Зачастую полиция задерживает без понятых, они появляются позже. Когда начинаешь допрашивать сотрудников полиции, то они всегда говорят, что мы ничего не подбрасывали, мы задержали, была информация, и при нем мы обнаружили наркотики. Суды идут по такому принципу, что оснований не доверять сотрудникам полиции нет. Потому что они люди незаинтересованные и какой им смысл кого-то оговаривать. Тем более у них имелась оперативная информация.

Я специализируюсь исключительно на делах по антинаркотическим статьям, и у меня всегда в производстве от 20 до 25 дел. То есть очень большой объем. Какие сложности в работе по таким делам? Сложно доказать подброс. Это практически невозможно. Я знаю только одно такое уголовное дело. Доказали там подброс, но перед этим человек года 4 отсидел. Не знаю, каким чудом это произошло.

Весь парадокс в том, что люди, которым подбросили наркотики, в итоге начинают соглашаться на статью за хранение. Потому что если они начинают доказывать подброс, то у них уже идет другая квалификация. Потому что хранение наркотиков лицом, которое само не употребляет, свидетельствует о намерении их сбыть. Получается, что мы автоматом уходим на покушение на сбыт. Если бы было от 3 до 10 лет лишения свободы, то там уже будет от 10 до 15, особо тяжкое преступление и строгий режим. Люди понимают, что не докажут этого подброса и берут на себя вину за хранение. Такая статистика, к сожалению.

В моей практике было 3 оправдательных [приговора], было несколько прекращенных уголовных дел. К примеру, по контрабанде наркотиков у меня был оправдательный приговор в Москве. Молодой человек заказал себе курительную смесь из Китая и отказывался приходить на почту ее получать. Ему звонили, а он отказывался. В итоге ему ее на дом принесли и вручили. Он ее получил, потому что полагал, что это другая посылка (он много что заказывал). Но нам удалось доказать, что в данном случае была провокация, и его оправдали.

Другой случай: задержали человека на сбыте наркотических средств. Он сказал, что действовал в группе с моим клиентом, что мой клиент якобы предложил ему брать на реализацию наркотические средства. Якобы мой клиент передал ему наркотические средства в период с 1 по 10 июня. Мы выбрали такую позицию: у нас была 51-я [статья Конституции РФ], мы отказались от дачи показаний. В суде мы допросили этого человека, спросили, уверен ли, что ему передавали наркотики с 1 по 10. Он неоднократно сказал: «Да, я уверен…». И в конце, когда все были уже допрошены и невозможно было уже ничего поменять, мы предъявили паспорт моего подзащитного: его в этот период не было в России, он был в Германии. Если бы мы дали показания раньше, то этот человек, который сотрудничал [с органами], сказал бы: «Я вспомнил, это было немного в другое время».

Из последних прекращений уголовных дел у меня была контрабанда сильнодействующего вещества из Белоруссии. Это если вы решите зайти заказать себе анаболики, много таких русскоязычных сайтов. Вы полагаете, что заказываете анаболики из России. А они находятся в Белоруссии. Товар поступает, вы приходите на почту его забирать. Вас задерживают и вменяют ст. 226.1 УК РФ. Но нам удалось доказать, что умысла не было, что клиент полагал, что заказывает товар с территории РФ. Сайт, кстати, до сих пор действует и российскими властями почему-то не блокируется, несмотря на то что они распространяют там вещества, запрещенные в свободном обороте. А если вы зайдете в интернет и напишете [запрос], чтобы купить тот же героин, то все сайты будут заблокированы.

Были ли в моей практике дела, где я четко понимала, что был факт подброса наркотиков? Мне в этом плане очень везло. К счастью, у меня невиновных людей не было, скажем так. И не дай бог защищать человека невиновного. Я даже боюсь представить, что я буду делать. Если я буду понимать, что мой клиент невиновен… Не могу ничего на это ответить. Потому что я не знаю, как мы будем это доказывать. Потому что я понимаю, что мы будем указывать на подброс, будем пытаться найти какие-то камеры. Но сотрудники полиции тоже неглупые люди.

Марианна Андрюшина, адвокат (до прихода в адвокатуру работала в органах прокуратуры, также занимала должность старшего помощника по взаимодействию со СМИ руководителя следственного управления Следственного комитета по Калининградской области)

Если задаться такой целью, любое преступление можно фальсифицировать. Но состав преступления [по статье 228.1], в принципе, возникает при наличии наркотического средства. Я соглашусь с тем, что это одно из самых легкофальсифицируемых преступлений. Достаточно только придать легитимности появлению наркотиков у человека. Правоохранительные органы даже не заботятся о том, чтобы предпринять какие-то усилия, чтобы доказать, как этот наркотик появился у человека.

Начинать тут стоит с того, а каким образом этот человек попал в поле зрения правоохранительных органов. Нужны оперативно-розыскные мероприятия. Нельзя просто так остановить человека и попросить его вывернуть карманы.

В производстве правоохранительных органов были дела по факту подброса наркотиков. Году где-то в 2009-м возбуждали дела в отношении сотрудников Западного управления МВД на транспорте, которые повышали отчетность, фальсифицируя уголовные дела по статье «Незаконный сбыт наркотиков». Это было такое громкое преступление: фигурантами оказались высокопоставленные офицеры, а не рядовые сотрудники.

Люди становились фигурантами дел по антинаркотическим статьям, даже когда не знали, что покупают запрещенные вещества. Распространенная статья, когда спортсмены покупают себе стероиды. Допустим, конкретный случай: человек серьезно занимается спортом. Он через интернет заказывает себе покупку. Партия не товарная, именно для собственного потребления. Посылка ему приходит из Белоруссии. Он приезжает на почту забирать ее. И тут приходят люди в штатском и говорят: «Пройдемте». Причем сколько посылок — столько и эпизодов.

Адвокат в любом случае появляется позже правоохранительных органов. Приезжаешь ты на следственные действия, а там сидит твой подзащитный, который уже написал явку с повинной, потому что с ним доброжелательно поговорили и убедили его не отрицать очевидные вещи. Задача адвоката — разобраться, насколько был соблюден закон при сборе доказательств.

Универсальной тактики защиты по таким делам нет. Но есть универсальный совет: не подписывать никаких показаний, объяснений, явок с повинной до того момента, пока не будет обеспечено право на защиту. То есть пока не приедет адвокат.

Почему суд выбрал (Ивану Голунову. — Прим. ред.) в качестве меры пресечения домашний арест по особо тяжкой статье? Я могу только предположить, что, возможно, какие-то доказательства показались суду не очень убедительными. У нас с наркопреступлениями борьба жесткая. Судебная практика складывается таким образом, что в 100 % люди получают реальные сроки лишения свободы. В принципе, сам по себе выбор домашнего ареста может показывать, что не всё суду в этом деле показалось убедительным.

По делам по антинаркотическим статьям в моей практике случайных людей, которые первый раз попадались, не было. Цепочка такая: задерживают наркозависимого, он начинает сотрудничать со следствием, дает показания на дилера и так далее. Вот так выявляются эти преступления. Вот так, чтобы человек шел и к нему случайно подошли и задержали, — я в это не верю.

Правоохранительная система смотрит на человека, видит — статья «наркотики», и всё. Не разбирается, как, что и каким образом.  А ведь вопрос подбрасывания довольно актуален в следственно-судебной практике. Всех адвокатов это волнует. И не только, наверное, адвокатов. Потому что все понимают, что если это действительно (как в прессе это обсуждается) фальсифицированное преступление, то любой из нас может стать жертвой подобной провокации. Любой неугодный системе человек. Да даже не только системе… А стоит только найти серьезного недоброжелателя — и пожалуйста.

Дмитрий Перцев, адвокат, президент КРОО «Ассоциация независимых юристов», доцент кафедры уголовного права и криминологии юридического института БФУ им. Канта

Если судить по сложившейся судебной практике, то, наверное, статья 228.1 — одна из самых легко фальсифицируемых. Вы еще учтите, что у нас оправдательных приговоров менее 1 %. И соответственно всё, что правоохранительные органы направляют в суд, в большинстве случаев заканчивается обвинительным приговором.

Почему статья легко фальсифицируется? Суд очень некритично воспринимает позицию правоохранительных органов и стороны обвинения. Поэтому очень тяжело добиться как переквалификации в пользу подзащитного, так и какого-то оправдания или прекращения уголовного дела.

По фактам же получается, что суд крайне критично воспринимает позицию со стороны защиты, но очень некритично относится к позиции стороны обвинения. Суд должен всё перепроверить, оценить доказательства с точки зрения того, что сотрудники правоохранительных органов — заинтересованные в исходе дела лица. Соответственно, они могут показать не всю информацию.

Условно говоря, у некоего гражданина находят в квартире наркотики. Вопрос: кто имеет доступ в эту квартиру, кроме него? Квартира собственная или съемная, и туда еще много людей имеют доступ? Это его наркотики или не его? Если на нем нет микрочастиц, то как он их хранит? Он ими пользуется, торгует? Если торгует, то [должны быть] записи прослушивания телефонных переговоров, которые это подтверждают. В Москве около 300 тыс. видеокамер. Все люди, рано или поздно, попадают в их поле зрения. Люди общаются по мобильным телефонам, по электронной почте. Всё это фиксируется. Если есть данные о том, что люди договариваются по поводу продажи наркотиков, то это так или иначе фиксируется.

Есть данные с вышек мобильной связи, которые позволяют определить местоположение человека в тот или иной момент. То есть установить, где был человек в тот или иной момент, один он был или не один, с кем и о чем он разговаривал, — это не так сложно.

Момент с показаниями понятых надо оценивать критически. Кто эти понятые? Какое они имеют отношение к следствию? Допустим, они внештатные сотрудники и постоянно фигурируют по разным делам. Понятой — это не заинтересованный в исходе дела человек. Насколько они не заинтересованы в исходе дела? В Калининграде были случаи, когда понятые фигурировали из одного дела в другое. Была ситуация, когда понятые по результатам биллингов не находились в то время и в том месте, которые удостоверяли документы.

В том, что человека выпустили под домашний арест, сыграла свою роль медийность. Четкая и массовая позиция прессы и гражданского общества. Тем более что домашний арест — это реальная альтернатива взятию человека под стражу. Он также изолирован от общества и с точки зрения правоохранительных органов лишен возможности продолжать преступную деятельность, воздействовать на свидетелей и скрыть следы преступной деятельности.

Я полагаю, что такой маленький процент оправдательных приговоров — это дефект системы. Я не первый год в профессии, занимаюсь наукой, я кандидат юридических наук, поэтому понимаю, что так не должно быть. В советское время оправдательных приговоров было 10–15 %. До революции, когда были суды присяжных, речь шла о 25 %. На сегодняшний день, когда оправдательных приговоров намного меньше 1 %, так быть не должно. Ничего не говорит о повышении качества следствия: ни о кадровом потенциале, ни об организационном. Я полагаю, что количество оправдательных приговоров должно быть намного больше, чтобы объективно отражать то качество следствия и гособвинения, которое есть на сегодняшний день.

Мое мнение — это вызвано самоцензурой [судей]. Судья как человек системы должен отражать те требования, которые ему предъявляют. Иначе он будет вне этой системы.

Владимир Никитин, уполномоченный по правам человека в Калининградской области

В мои полномочия входят помощь гражданам в их спорах с органами государственной власти Калининградской области и местного самоуправления. Жалобы на действия федеральных структур: полиция, суд, прокуратура, ФСБ, — не входят в компетенцию [института уполномоченного]. Но ко мне всё равно часто обращаются граждане с жалобами на действия полиции и с жалобами на приговор суда. Мы отвечаем, что это не наша компетенция. Но с жалобами на то, что наркотики подбросили, мне не поступало. Но это не свидетельствует, что таких фактов нет. Может, люди просто знают закон об уполномоченном по правам человека, видят, что это не моя компетенция и ко мне не обращаются.

Сбыт наркотиков — это очень серьезное преступление. Там предусматриваются очень большие сроки, и я считаю, что это правильно. Что касается процессуальных нарушений [по делу Ивана Голунова], которые сейчас выявлены, что не те фотографии опубликовали, я считаю, что это безобразие.

Наверное, те адвокаты, которые говорят, что дело по 228.1 легко сфальсифицировать, не столь далеки от истины. Но я не могу ничего утверждать. Хотя если это действительно фальсификация, то это ужасно. Считаю, что виновные обязательно должны понести ответственность.

Текст: редакция Калининградского делового портала RUGRAD.EU 
Фото: RUGRAD.EU, pravorub.ru, vk.com, kld.sledkom.ru, 39.мвд.рф